Неточные совпадения
На желтой крышке больничного
гроба лежали два листа пальмы латании и еще какие-то ветки комнатных цветов; Алина — монументальная, в шубе, в тяжелой шали
на плечах — шла, упираясь подбородком в грудь; ветер трепал ее каштановые волосы; она часто, резким жестом руки касалась
гроба, точно толкая его вперед, и, спотыкаясь о камни мостовой, толкала Макарова; он шагал,
глядя вверх и вдаль, его ботинки стучали по камням особенно отчетливо.
— Ты проводи ее до церкви, — попросила Варвара,
глядя на широкий
гроб в санях, отирая щеки платком.
У
гроба на полу стояла
на коленях после всех пришедшая и более всех пораженная смертью Наташи ее подруга: волосы у ней были не причесаны, она дико осматривалась вокруг, потом
глядела на лицо умершей и, положив голову
на пол, судорожно рыдала…
«Нет, нет, — она не то, она — голубь, а не женщина!» — думал он, заливаясь слезами и
глядя на тихо качающийся
гроб.
Алеша
глядел с полминуты
на гроб,
на закрытого, недвижимого, протянутого в
гробу мертвеца, с иконой
на груди и с куколем с восьмиконечным крестом
на голове.
Быстро опущенный
гроб хлюпнул в воду. Комья глины стучат по крыше,
гроб дрожит, вода брызжет, а каторжные, работая лопатами, продолжают говорить про что-то свое, и Келбокиани, с недоумением
глядя на нас и разводя руками, жалуется...
И он снял с одного из
гробов крышку, еще не заколоченную гвоздями. Там лежала одетая кое-как в отребья морщинистая старуха с отекшим синим лицом. Левый глаз у нее был закрыт, а правый таращился и
глядел неподвижно и страшно, уже потерявши свой блеск и похожий
на залежавшуюся слюду.
Павел между тем
глядел в угол и в воображении своем представлял, что, вероятно, в их длинной зале расставлен был стол, и труп отца, бледный и похолоделый, положен был
на него, а теперь отец уже лежит в земле сырой, холодной, темной!.. А что если он в своем одночасье не умер еще совершенно и ожил в
гробу? У Павла сердце замерло, волосы стали дыбом при этой мысли. Он прежде всего и как можно скорее хотел почтить память отца каким-нибудь серьезно добрым делом.
— Да, — усмехаясь, продолжал Николай, — это глупость. Ну, все-таки перед товарищами нехорошо, — никому не сказал ничего… Иду. Вижу — покойника несут, ребенка. Пошел за
гробом, голову наклонил, не
гляжу ни
на кого. Посидел
на кладбище, обвеяло меня воздухом, и одна мысль в голову пришла…
Лидочка горячо любила отца и скоро подружилась с теткой. Когда пришла роковая весть, у обеих сердца застыли. Лидочка испугалась, убежала и спряталась в палисаднике. Прасковью Гавриловну придавила мысль, что рушилось все, что защищало их и указывало
на какой-нибудь просвет в будущем. Она с ужасом
глядела на Лидочку. Ей представился, рядом с
гробом покойного брата, ее собственный
гроб, а за этими двумя
гробами зияла бездна одиночества и беспомощности, которые должны были поглотить Лидочку.
— Где стол был яств — там
гроб стоит,
Где пришеств раздавались клики,
Надгробные там воют лики,
И бледна смерть
на всех
глядит.
Глядит на всех…
При этих словах Аннинька и еще поплакала. Ей вспомнилось: где стол был яств — там
гроб стоит, и слезы так и лились. Потом она пошла к батюшке в хату, напилась чаю, побеседовала с матушкой, опять вспомнила: и бледна смерть
на всех
глядит — и опять много и долго плакала.
Двое, забежав далеко вперёд, раскачали фонарный столб, выдернули его из земли и понесли впереди похоронного хода по тротуару,
гроб и провожатые настигли их, но никто не сказал им ни слова, и Кожемякин видел, как они, не
глядя друг
на друга, положили столб
на землю и молча нырнули в туман.
За этим пароксизмом последовал быстрый упадок сил. Пепко сел
на пол и умолк. В единственное окно моего
гроба глядело уже летнее утро. Какой-то нерешительный свет бродил по дешевеньким обоям, по расщелявшемуся деревянному полу, по гробовой крышке-потолку, точно чего-то искал и не находил. Пепко сидел, презрительно мотал головой и, взглядывая
на меня, еще более презрительно фыркал. Потом он достал из кармана несколько написанных листов и, бросив их мне в физиономию, проворчал...
Ветер шумит, наметает сугробы.
Месяца нет — хоть бы луч!
На небо
глянешь — какие-то
гробы,
Цепи да гири выходят из туч…
Я ли о нем не старалась?
Я ли жалела чего?
Я ему молвить боялась,
Как я любила его!
— Мм… — промычал старик, одним глазом
глядя на гостя, а другим наблюдая за дочерью. — Так, значит, твое теперь намерение — взбодрить такую агромадную фабрику, чтобы всем другим —
гроб и крышка?
Полно сестру-то хаить, — ты
глянь на нее, какая она: краше в
гроб кладут».
Пуки ассигнаций росли в сундуках, и как всякий, кому достается в удел этот страшный дар, он начал становиться скучным, недоступным ко всему, кроме золота, беспричинным скрягой, беспутным собирателем и уже готов был обратиться в одно из тех странных существ, которых много попадается в нашем бесчувственном свете,
на которых с ужасом
глядит исполненный жизни и сердца человек, которому кажутся они движущимися каменными
гробами с мертвецом внутри наместо сердца.
В тот день, когда его хоронили, учения в гимназии не было. Товарищи и ученики несли крышку и
гроб, и гимназический хор всю дорогу до кладбища пел «Святый Боже». В процессии участвовали три священника, два дьякона, вся мужская гимназия и архиерейский хор в парадных кафтанах. И,
глядя на торжественные похороны, встречные прохожие крестились и говорили...
И кто бы смел изобразить в словах,
Чтό дышит жизнью в красках Гвидо-Рени?
Гляжу на дивный холст: душа в очах,
И мысль одна в душе, — и
на колени
Готов упасть, и непонятный страх,
Как струны лютни, потрясает жилы;
И слышишь близость чудной тайной силы,
Которой в мире верует лишь тот,
Кто как в
гробу в душе своей живет,
Кто терпит все упреки, все печали,
Чтоб гением глупцы его назвали.
— Что тебе, Максимыч, слушать глупые речи мои? — молвила
на то Аксинья Захаровна. — Ты голова. Знаю, что ради меня, не ради его, непутного, Микешку жалеешь. Да сколь же еще из-за него, паскудного, мне слез принимать,
глядя на твои к нему милости? Ничто ему, пьянице, ни в прок, ни в толк нейдет. Совсем, отято́й, сбился с пути. Ох, Патапушка, голубчик ты мой, кормилец ты наш, не кори за Микешку меня, горемычную. Возрадовалась бы я, во
гробу его видючи в белом саване…
Бросила горшки свои Фекла; села
на лавку и, ухватясь руками за колена, вся вытянулась вперед, зорко
глядя на сыновей. И вдруг стала такая бледная, что краше во
гроб кладут. Чужим теплом Трифоновы дети не грелись, чужого куска не едали, родительского дома отродясь не покидали. И никогда у отца с матерью
на мысли того не бывало, чтобы когда-нибудь их сыновьям довелось
на чужой стороне хлеб добывать. Горько бедной Фекле.
Глядела,
глядела старуха
на своих соколиков и заревела в источный голос.
День к вечеру склонялся, измучилась Фленушка писавши, а Манефа, не чувствуя устали, бодро ходила взад и вперед по келье, сказывая, что писать. Твердая, неутомимая сила воли виднелась и в сверкающих глазах ее, и в разгоревшихся ланитах, и в крепко сжатых губах.
Глядя на нее, трудно было поверить, что эта старица не дольше шести недель назад лежала в тяжкой смертной болезни и одной ногой в
гробу стояла.
Не чаялась я, горюша, не надеялась
Глядеть на тебя во
гробу да в дубовом.
И опять представляется ему, что он, изнуренный, обессиленный бесплодной борьбой против людского зла и неправды, умирает в злейшей чахотке, в смрадной больнице
на гнилом соломенном тюфяке… Вот кляча
на роспусках везет некрашеный, убогий
гроб, и в этом
гробу он, Ардальон Полояров… И все эти люди приходят
глядеть на него… Да!
Он оглянулся
на жену. Лицо у нее было розовое от жара, необыкновенно ясное и радостное. Бронза, привыкший всегда видеть ее лицо бледным, робким и несчастным, теперь смутился. Похоже было
на то, как будто она в самом деле умирала и была рада, что наконец уходит навеки из этой избы, от
гробов, от Якова… И она
глядела в потолок и шевелила губами, и выражение у нее было счастливое, точно она видела смерть, свою избавительницу, и шепталась с ней.
На все это
глядел Палтусов и раза два подумал, что и его лет через тридцать будут хоронить с такой же некрасивой и нестройной церемонией, стоящей больших денег… Кисти
гроба болтались из стороны в сторону. Иглистый дождь мочил парчу. Ветер развевал жирные волосы артельщиков в длинных сибирках.
— Что с тобой, Ксюшенька, чего ты убиваешься?..
Глянь,
на лице-то кровинки нет, краше в
гроб кладут…
Далее вырисовывалась другая картина. Труп княжны Людмилы в простом дощатом, окрашенном желтой краской
гробу с грошовым позументом, стоявший в девичьей. Скорбное пение во время панихиды и этот жених мертвой девушки, стоявший рядом с ней, с живой, которую он считает своей невестой и
на которую
глядит грустным, умоляющим, но вместе с тем и недоумевающим взглядом.
И он указал
на невысокую фигуру в легком пальто и в соломенной шляпе. Я согласился, и мой случайный сожитель отправился за мной. Отпирая у своей двери висячий замочек, я всякий раз, хочешь не хочешь, должен был смотреть
на картину, висевшую у самого косяка
на уровне моего лица. Эта картина с заглавием «Размышление о смерти» изображала коленопреклоненного монаха, который
глядел в
гроб и
на лежавший в нем скелет; за спиной монаха стоял другой скелет, покрупнее и с косою.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела,
глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит
гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или
гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.